Официальный сайт: Karpovipc.Ru
Адрес: Обнинск, Киевское шоссе, 109 км.
Контактный телефон: +7 (484) 396-39-32
Руководство:
Директор — Владимир Анатольевич Гремячкин.
Главный инженер-заместитель директора — Олег Юрьевич Кочнов.
Начальник комплекса по производству радиофармпрепаратов — Виталий Валентинович Поздеев.
* * *
Историческая справка от Нонны Черных
Филиал НИФХИ им. Л. Я. Карпова в Обнинске зовут по привычке — «Карповка» или «Карповская площадка». Там в последнее время один директор приходил — работал недолго, — потом появлялся другой, — также ненадолго, — после него приходил третий... Кто они и почему на предприятии такая чехарда — не могли взять в толк даже те сотрудники, которые работают там с основания. Пройдя, в отличие от других обнинских НИИ, более или менее благополучно самые тяжёлые 90-е, с болью пережив развал страны, они оказались в ситуации полного неведения. Кому они нужны? Что от них ждут? И на что они могут рассчитывать? Как ни крути, а вопрос руководства — это вопрос организации работы сотрудников, её результат и размер денежного вознаграждения. Это импульс к труду или его отсутствие, это для некоторых даже смысл жизни. В перспективе управление определяет стратегию предприятия. В повседневности — его тактику.
...Где-то перед окончанием нулевых стали поговаривать: обнинский филиал будет головным институтом, а головной — тот, что в Москве, — филиалом. И потом продолжались эти разговоры. Только добавляли к ним, что того — московского — не будет вообще, а будет один — обнинский. А вот разговоры — тоже давние, — о том, что Карповку из Роснауки переведут в Росатом, сбылись. И даже по просьбе губернатора Анатолия Артамонова Росатом выдал филиалу кредит, хоть немного освободив от висевших на нём долгов.
— Но главное — требуется модернизация реактора, на который завязана вся работа института, — считает уже нынешний руководитель площадки Олег Кочнов. Он — «свой». Выпускник ИАТЭ. Дорос до главного инженера. В безвременье исполнял обязанности директора. Все ждали, кто его сменит. Но он прижился. Теперь директор без приставки «и.о.». Специалисты, работающие на реакторе, претензий к нему не высказывают. Говорят: «Спокойный, уравновешенный, и в технике разбирается». И Олег Юрьевич особых претензий к сотрудникам не высказывает. Говорит: «Наш реактор ВВРЦ — уникальная установка». И хоть по предписанию жить ей отмерено года три, карповчане надеются срок её действия продлить ещё лет на десять. «Это возможно» — считают специалисты. Но нужна пробивная сила, которой директор лишён. Не осмеливается он заявить законные права на внимание к ФХИ, раз уж институт вошёл в Росатом. Живёт филиал на то, что сам заработает. А когда обращается в госкорпорацию, там один ответ: «Вы же зарабатываете, вот и тратьте». В общем, у Росатома Карповка — падчерица. Вот какая, к примеру, пропорция в раскладе средств: Димитровград — 180 миллионов рублей, ФЭИ — 100 миллионов, ФХИ — 3 миллиона рублей. Это, так сказать, «разовое пособие», но оно демонстрирует отношение Росатома к Карповской площадке.
...Филиал НИФХИ им. Л.Я. Карпова, как и все другие институты в СССР, был создан по постановлению правительства и, как все его «соседи» по Обнинску, развивался стремительно, начиная с 1959 года. Под филиал отвели место за чертой Обнинска, чуть дальше от него, если ехать по Киевскому шоссе в сторону Калуги. Там построили ядерно-опасные объекты, кобальтовые, радиационные установки, ускорители электронов и даже реактор — ВВРЦ. А в самом городе — дома для сотрудников, которые, приехав сюда на работу, почти сразу получали квартиры и, если есть ребёнок, — место в своём «собственном» детском саду. С руководством тоже не было проблем. Замдиректора по науке Владимира Карпова, как сына своего знаменитого отца и признанного учёного, хорошо знали в научных и правительственных кругах. Всё просто и ясно. Он приезжал на работу, секретарь давала ему папку с документами. Карпов их читал и раскладывал по другим папкам. А через пару недель просматривал эти папки и половину документов выбрасывал — жизнь сама решала проблемы. Так и шли дни за днями, а годы за годами. Учёный не мешал сотрудникам, которые выполняли госзаказы — считай, оборонные — и между делом удовлетворяли своё научное любопытство. Они не лезли к нему, потому что им от него ничего было не надо. Им нужны были только мозги, которыми Бог их не обделил.
Но, как окажется позже, и они, и даже директор не предполагали, что Карповку ждут события, которые, хотя и имеют прямое отношение к науке, а продиктованы политикой. На 80-й год прошлого столетия Москва была выбрана местом для проведения Олимпиады. Америка, Япония и ФРГ пытались её сорвать — так от одного к другому шла молва по стране. Наш патриотичный народ понимал, почему столицу «чистят» по всем направлениям. Все знали, что деклассированных элементов принудительно выселяют из столицы за 101-й километр, — если говорить открытым текстом — под Обнинск тоже. Но никто не знал, и в Обнинске в том числе, что в Москве на предприятии «Радиофармпрепарат» закрыли как сомнительное в экологическом плане производство молибдена-99. Это — сырьё для генераторов технеция, универсального диагностического и лечебного препарата в онкологии. Вместо московского это производство стало обнинским — его развернули на Карповке, которая и начала выпускать молибден-99. Позже совместно с ФЭИ обнинский генератор технеция будет обеспечивать потребности советского здравоохранения.
Производство молибдена могло стать курицей, которая несёт золотые яйца. Не стало. Это как раз и есть вопрос управления. Якова Карпова уже не было. Был другой директор. Но никто не припишет ему вины за упущенную возможность. Вскоре начались реформы — не нынешние. Ещё горбачёвские. Как всегда, сверху. В 1987 году всю страну охватила кампания по выборам на местах руководящего состава всех уровней, которая почти напрочь отбросила даже самые важные вопросы. Кампания втягивала в себя всех без исключения работающих в институтах — от профессора до технички. У каждого равное право голоса на выборах при тайном голосовании. Смешно? Сегодня — да. А тогда собирали собрания, сидели на них часами, обсуждали, кому быть завлабом, начальником цеха и даже директором. Правда, наши кадровики — народ тёртый — быстро сообразили: главное отчитаться. Обнинск отчитался первым. Но были в Обнинске выборы и без подделки. На Карповке их провели по правде. Это было в 1988 году.
...Переполненный зал распирало от красноречия. Возбуждённые лица участников собрания... Их готовность держать удар или самим нападать. Всё по-настоящему. Заумные сентенции учёных миксировались с чисто крестьянским просторечием — в список выступающих заносили строго по порядку что завотделом, что уборщицу. После изнурительного сражения остался прежний директор Юрий Бабкин. А его конкуренты с солидным научным весом оказались в проигрыше, даже при том, что один из них — доктор наук Виктор Милинчук снял свою кандидатуру в пользу другого доктора наук — Ильи Каплана. Будь один из них на месте директора, может быть, и судьба самого филиала стала бы другой. Хотя вряд ли: эта судьба — подкидыш страны, которая не сумела сберечь своё имущество и наследство. В общем, Виктор Милинчук ушёл в ИАТЭ, а Илья Каплан уехал в Мексику. Не так давно он — профессор Мексиканского университета — прислал в Обнинск письмо. В нём такие слова: «Витя, обо мне будет книга. Напиши что-нибудь для неё».
Витя — это Виктор Георгиевич Плотников, доктор физмат-наук, профессор Центра фотохимии РАН. Он в самые трудные девяностые был директором обнинского филиала НИФХИ. Куда ни повернись — кругом долги. Трудно материально. Трудно морально. За электроэнергию расплачивались наукой. Абсурд? В толк не взять, как бухгалтерия соединяла несоединимое, а налоговая заносила данные в свои отчёты. Тогда было не до рассуждений. Хотя эмоции били ключом. Под момент ко мне пришла карповская элита. Жаловаться на директора Плотникова. Грубит. «Да, вы бы сами послушали»... Они, конечно, знали, что Виктор Георгиевич — не типичный руководитель, хотя и из их же среды, где своя особая манера разговора. Как и большинство из них, он ироничен и уклончив. Но не лишён крутизны и артистизма. Для всех он вроде «свой парень». Не только потому, что работает почти с самого основания. Больше из-за характера. Общительный, контактный, быстро рушит субординацию и покоряет собеседника. Но лучше не попадаться ему под горячую руку. Тут он может переборщить со своей более чем образной лексикой. Было понятно, что жалоба на директора — только повод, а суть — в глубине столкновения разности масштабов — прошлых и настоящих: госзаказ, на который жили раньше, больше не существует. Звоню директору домой. Спрашиваю: «Что там у вас происходит?». Ответ мгновенный: «Что, эти придурки сидят у тебя? Сейчас приеду».
Потом эти «придурки» чуть ли не до ночи просиживали у Плотникова в кабинете. Вместе с ним они вели мозговой штурм — как выводить научные продукты на рынок? Где заработать деньги? Директор нервничал. Со сбившимся набок галстуком, в белой рубашке без пиджака, который всегда висел на стуле, он мерил шагами кабинет. Говорили все, перебивая друг друга... Чашки недопитого кофе... Кое-что покрепче... Сушки... Ничего не видно из-за сигаретного дыма... Со стороны показалось бы — богема в чистом виде. Как в шестидесятые в писательской среде. Только это уже 90-е. Хочется жить по-человечески. А когда что-то очень хочется, это что-то получается. У Плотникова и его окружения получилось. он начал, как сам говорил, с преодоления люмпен-социалистической идеологии: ввёл систему внутренних грантов, она дала толчок инициативе: победителей вознаграждали деньгами. В кабинете директора со стены били в глаза крупные буквы: «Люди, приносящие деньги, решают всё». Моральный плацдарм создан. Можно приступать к структурной перестройке филиала.
...Карповка заступила на конвейер: разработка — опытный образец — производство. В 1997 году филиал заработал в 20 раз больше, чем в 1993-м. Когда кризисный 98-й парализовал многие научно-исследовательские институты, доход на Карповке не упал. Но главное, люди начали получать зарплату. Не как в других институтах, где её только начисляли, да кое-когда платили, оставляя отработанные месяцы, как долг, с которым предприятие рассчитается позже, при возможности. На Карповке выдавали деньги день в день, как в советские времена.
Карповская площадка стала оживать. Радиофармацевтические препараты для диагностики и лечения больных, технология ядерно-легированного полупроводникового кремния с уникальными свойствами, промышленная линия с ускорителем для радиационно-химического сшивания полиэтилена. Латексы, радиационно-сшитые полимерные материалы и изделия, микрофильтры. Не говоря уже о том, что все материалы, прежде чем отправить в космос, сначала проверяли на радиационную устойчивость здесь же, на Карповской площадке. Словом, она была нужна, она сама себя кормила, она продемонстрировала, какой колоссальный эффект даёт классический союз физики и химии вместе с атомной энергией, именно здесь кроется новый источник питания науки и техники.
— Так почему этот источник не обогатил филиал? Потому что вы ушли? А кстати, почему вы ушли?
Плотников уже давно перестроился на другой лад. С удовольствие читает лекции студентам физтеха и МИФИ. Но карповская часть жизни — это его пот, боль и восторг. «Ушёл, — говорит, — потому, что «нарисовались» какие-то типы, которые не без согласия сверху хотели отрезать от нас производство. Сказать точнее — создать дочерние предприятия. Знаю я, что это такое. Мы пашем, расходы берём на себя, а им идёт прибыль. Схема уже давно работает на капитализм по-русски. Нам же все завидовали. Живёте, мол, потому что у вас своё производство: придумали — сделали. Да, спасало производство, а теперь, выходит, его продукцию отдай «дяде». Бороться за целостность Карповки без «высокой» поддержки не имело никакого смысла. Я решил плюнуть на всё это... ».
Виктор Георгиевич считает, что не только Карповка, но и город держался на единении. Директора институтов были как одно целое. Их замы — тоже. Виктор Кузин — второе по рангу лицо в ФЭИ — брал решения на себя. «Как было? — вспоминает Плотников, — все всё спихивали с себя: зачем рисковать? А Виктор Васильевич как грамотный, опытный и смелый человек, не уклонялся от ответственности, не перекладывал её на других. Тогда ФЭИ и ФХИ составили комплекс, который был в стране единственным по поставке радиофармпрепаратов в клиники страны. Но у ФЭИ была хоть какая-то самостоятельность, а филиал ФХИ во всём зависел от центра. Только выбираться из-под обломков перестройки нам приходилось самим. Наш главный инженер Виктор Емельянович Лесничий всю технологическую основу площадки вытащил на себе. В городе знали его как секретаря горкома КПСС, а у нас — как очень ценного специалиста и руководителя производственного процесса. А вот объясните, — начинал заводиться Плотников, — почему люди, когда появилась такая возможность, то есть изменилась конъюнктура, принялись его покусывать. Однажды я застал в кабинете у Лесничего Валерия Субботина. Величина, начальник серьёзного подразделения ФЭИ. Он потом ещё ушёл в Москву, в тогдашний Минатом, стал академиком. Слышу, как он наезжает на Емельяныча (так по свойски звали Лесничего): «Вы тут всю науку подавили». И Лесничий — человек эмоциональный, с неподражаемым юмором, в который вплеталась непередаваемая образность вперемежку с чисто народной «непечаткой», взорвался не понарошку: «Да если б не я, вас бы тут уже половины не было». И это была правда. Он знал, где в лобовую не пройдёшь. Но именно он в годы крутых идеологических перегибов находил каналы, которые помогали как бы без его участия вывести «неблагонадёжного» человека из-под удара.
В советские годы Карповка заражала интеллектуальный слой города своей пассионарностью. Это не ставилось ей в плюс. Наоборот. Как не ставится в минус и нынешняя отрешённость от городских событий. Филиал ФХИ — это словно другая земля. И что не радует: город принял её отгороженность как должное. Только в середине нулевых встрепенулся, когда узнал, что там новый директор. Удивил не сам факт появления нового руководителя. Удивил и даже поразил человек, который сам себе позволил занять предложенное место — Валерий Остапец. Нет, он не был недругом Плотникова, даже скорее значился в его сторонниках. Всегда при директоре, всегда предельно сдержан, с выверенной мерой доброжелательности к посетителям. Хорошие манеры. Всё это располагало. Смущало одно: он в штате ФСБ, хотя получает зарплату на Карповке, как прикреплённый к ней заместитель руководителя по безопасности.
Спору нет, в своём деле он, вероятно, был на месте. Именно при нём выполнена на американские деньги Программа по ядерной безопасности 2000—2006 годов. Замышлялась она, конечно, раньше и называлась «Программа Гор—Черномырдин». ФЭИ выступал в качестве полигона для её отработки с перспективой тиражирования на другие ядерные объекты. В эту программу попал и филиал со своим реактором. Мало того, система физической защиты, учёта и контроля ядерных материалов, построенная в рамках этого российско-американского правительственного соглашения, была запущена при представителях Минатома США и с их одобрения. Валерий Григорьевич, контролируя эту работу от начала до конца, безусловно, знал её как свои пять пальцев. А вот насчёт его руководства всем предприятием — наукой, сложным производством, разработками, их местом на обширном интеллектуальном пространстве и тем более рыночной цены — у многих было не только сомнение. Даже недоумение. И, как всегда в таких случаях, люди стали строить догадки. В меру своей осведомлённости, компетентности, их полного отсутствия и вообще ради любви к искусству.
Первая версия строилась на том, что началась кампания по выдвижению на руководящие посты проверенных силовиков. У нас же вся жизнь течёт от кампании до кампании. Так утверждали одни. Другие говорили: да, он «свой человек» в органах, теперь его новый статус будут подкреплять участием в партии власти. И, действительно, в Обнинске Остапца сделали её предводителем. Мало того — выбрали депутатом городского Собрания. А ещё Валерий Григорьевич возглавил Совет директоров города. Это было как раз «в разгар» укрепления вертикали власти, которая уже успела показать прямую или косвенную от неё зависимость любой мало-мальски начальственной особы, не говоря уже о номенклатурных персонах. Сам факт такого вертикального взлёта нового «карповского» директора работал на его авторитет. Но он сам его начал помаленьку рушить. Видимо, этот недуг оставил рецидив и в «неокрепшем» руководящем организме «карповского» директора. Ярче всего он проявился в истории с его экономическим замом, которая, проработав немного времени, получила за счёт средств филиала двухкомнатную квартиру. Не надо быть дальновидным человеком, чтобы понимать, какую это вызовет реакцию у сослуживцев: «Годы горбатились за свои «хрущёвки», а тут раз — и в дамки», — с обидой жаловались люди. Началось разбирательство... Короче, те квадратные метры стали столь резонансными, что зам-директора по экономике, а это была Елена Олех, оставила филиал, но оставила себе и эти самые квадратные метры. Хотя на Карповке признают и то, что она — грамотный специалист, сумела подправить сильно пошатнувшееся материальное состояние предприятия и добиться повышения зарплаты его сотрудникам. Но скоро не стало в кресле руководителя и самого Остапца.
Дальше история разворачивается в жанре фантастики. В один прекрасный день на Карповке появляется незнакомый молодой человек, в котором обращала на себя внимание его раскованность и уверенность в своих поступках. Он представился так: «Алякин Алексей Александрович. Генеральный директор головного института». «Как это?» — удивились в администрации филиала, где знали, что гендиректор вовсе не этот человек. Алякин пояснил: «Головного института в Москве не будет, а будет головной институт — в Обнинске». Приказ об увольнении действующего директора филиала Валерия Остапца не заставил себя ждать.
В СССР коммунисты шутили: «Партия своих сынов не бросает». Это они имели в виду тех, кто проштрафился и кто, отделавшись лёгким испугом, получал новое назначение, ничуть не хуже прежнего. Наши традиции крепкие. Живучие. Они раскрыли свои объятия и перед Валерием Григорьевичем. Его поставили у руководства «Технопарком», на который имели виды и область, и город. «Технопарк, — как говорили его основатели, — был заточен под новый бренд Обнинска». не получилось. В причинах разбираться — только больше запутывать клубок противоречий. Никто даже не спрашивал, почему Валерий Григорьевич очень скоро оставил уже новый руководящий пост — директора «Технопарка». А потом и другие руководящие посты — в Совете директоров города, городском Собрании, «Единой России», где возглавлял её обнинское отделение. Хорошо, хоть успел прикрыть от общественного взгляда факт, негативный оттенок которого усилят последующие политические события во время выборов в Государственную Думу в декабре 2011 года. В филиале НИФХИ, как рассказывают сотрудники, он создал общий отдел, для него отвёл комнату на первом этаже и поставил у руководства некую Викторию Глухову. И отдел этот был не чем иным, как штабом обнинского отделения партии власти. Когда директор увольнялся, «штаб» срочно «эвакуировали». Виктория осталась не у дел. Но ей всё же как-то удалось зацепиться за канцелярию, где она сумела стать начальницей.
А в это время Алексей Алякин уже вовсю наводил на предприятии порядок. он словно ворвался в унылое, застывшее, меланхоличное сообщество потерянных людей. Человек эмоциональный, с сильно развитым чувством острого восприятия событий, мощной энергетикой, волевой, он обладал ещё и пониманием значения рынка. Филиал как бы весь напрягся. Кто умел и хотел работать, обрадовались. Кто привык волынить, стали бояться нового директора. Вероятно, при нём филиал мог бы возродить свою изначальную функцию — соединение науки и практики с чётким прицелом на новаторский продукт. «Сумасшедший», — кое-когда некоторые роняли о нём восторженное прилагательное. А среди обнинских научных корифеев к нему было отношение настороженное. Они увидели в нём совсем другого человека. У него, мол, явно личный интерес: тогда как раз возникла версия — головной институт в самом центре Москвы, земля баснословно дорога, всё идёт к тому, чтобы её продать... Алякин на эту тему не распространялся. Он много говорил о том, что преобразит филиал в Обнинске. Построит новые корпуса, поставит новое оборудование. В филиале тоже были люди, которые не то что не принимали его всерьёз, а просто разводили руками — чудо какое-то, откуда оно взялось, и сколько ещё слушать будем его сказки. И вдруг... Все просто остолбенели: Алякин так же скоропалительно исчез, как и появился. Что же случилось? У этой истории есть начало, но нет конца.
Алякин, как только на него удалось выйти, ответил сразу, не раздумывая:
— В Росатоме мне предложили схемы, которые я не мог принять. Я понимал, что это за схемы и чем они могут обернуться.
Из дальнейшего разговора стало ясно, что руководство Роснауки, куда в последнее время входил НИФХИ, видело в роли директора именно Алякина. И Алякин с удовольствием принял предложение быть его гендиректором. Когда приехал в Обнинск, моментально оценил обстановку. В Москве — только исследовательские лаборатории. А здесь, кроме них, производство. Да какое! На его продукцию спрос возрастёт многократно — он и сейчас велик. Правда, потребуется полная реконструкция всего предприятия и его модернизация. Так это дело наживное. А интеллектуальный и научный потенциал цены не имеет. Поэтому и намеревался он обнинский филиал сделать самостоятельным, а московский — головной — к нему присоединить. Алексей Александрович жил программой, которую уже не только выносил в себе, но и озвучил публично. Он даже был уверен в успехе. И тут — бац: такой облом. НИФХИ переводят в Росатом, о чём давно шли разговоры, а там заместитель Кириенко предлагает Алякину то, что он, по его словам, принять не мог, понимая, чем всё это грозит.
— И вы можете назвать фамилию этого зама?
— Могу. Евстратов.
Факт — и не один — хищения бюджетных средств бывшим замгендиректора Росатома Евгением Евстратовым подтвердили официальные службы. В частности, около 50 миллионов принесла ему «схема» присвоения средств, выделенных на научно-исследовательские работы для предприятий атомной отрасли. И это при том, что в год господин Евстратов получал 28 миллионов рублей. Пресс-служба Росатома в связи с его делом сообщила о мерах по борьбе с коррупцией. В 2010 году были уволены 35 топ-менеджеров, а в 2011 году — 12 руководителей отраслевых предприятий. Подобного скандала атомная отрасль не знала со времён истории бывшего главы Минатома Евгения Адамова, о которой подробно и не один год сообщали все средства массовой информации — и отечественные, и зарубежные.
Как только Алякина не стало, в филиале опять объявился Остапец. И не рядовым сотрудником, а директором. Правда, всего на месяц. И снова исчез. Сотрудники думали — может, вернётся Алякин? Они его ждали. Люди — не глупые. Сразу оценили предпринимательскую жилку Алякина. Они видели — он не только понимал, что науку надо конвертировать в товар, но и знал, как это сделать. И, вероятно, ему самому хотелось работать в Обнинске. Только для этого нужно было стоять по стойке «смирно» перед начальством. Даже в том случае, если начальство предлагает сделать недозволенное. Алякин позволил себе сказать чиновнику «Нет». Хотя, по-видимому, и сам не был лишён доли авантюризма.
Кто-то должен был встать у руля предприятия. Временно поставили Грачёва — главного инженера. Потом прислали стороннего директора. Побыл тоже недолго. Прислали другого. Сколько их поменяли — сами сотрудники не могут сказать. Не пересчитать их. Все москвичи. И жили в Москве. В Обнинск приезжали. И сколько замов перебывало — не счесть. Что там внутри предприятия — спроси: толком не скажут. Но так не бывает. Есть хорошая поговорка. Про свято место...
Если называть вещи своими именами, бразды правления в годы полувластия взяла на себя профсоюзная организация.
Можно представить, как при таких словах у кого-то поползут брови вверх. Какая профсоюзная организация? Это такой анахронизм! В постсоветское время многие профсоюзы приказали долго жить. На той же Карповке, при Плотникове, не без его участия очень быстро «скончалась» профсоюзная организация. Кому она нужна? Какой в ней прок? На крупных предприятиях, вокруг которых ещё держались прежние социальные структуры, профсоюзы были. И следуя прошлой традиции — были они, как и раньше, проводниками воли администрации. Как, например, и сейчас в ФЭИ, где профсоюзная организация несёт на себе строго обозначенные ей обязанности. Она не тревожит администрацию, и администрация не тревожит её. Там даже председатель профкома мог не быть на работе неделю-другую, и никто не скажет, где он и когда появится.
На Карповке всё «не как у людей». ФХИ рушит стереотипы. Но в этом разрушении заложен созидательный смысл. Там профсоюзная организация и администрация как бы чуть поменялись ролями. Ещё до того, как состояться этой самой профсоюзной организации, на площадке день не проходил, чтобы не вставал у людей вопрос: «Ну, сколько можно работать во вредных условиях и получать такую мизерную зарплату?» (На стороне никто не верил, что она в среднем 9-13 тысяч). Да ещё при постоянных её задержках. И при ежемесячных переработках, за которые нет никакого вознаграждения. «Надо уходить. Но куда?». Эти разговоры были бесконечной темой в ФХИ. На реакторе существовал какой-то совет. Там тоже постоянно об этом говорили. Там-то и родилась мысль: «А что, если организовать свой профсоюз? Кто будет защищать наши права, если не мы сами»?
— Я помогу, — сказала Светлана Маркушевская. Она имела в виду лишь помощь в создании организации, а в итоге стала её председателем. И опять — удивление. Удивление при знакомстве с этой женщиной. Работала она в МРНЦ. Доработала до пенсии. Ушла. Посидела дома. Заскучала. В ФХИ специалисты есть, но их не хватает. Решила: «Пойду туда». Пошла. Возглавляет сектор инженерно-технологического комплекса реактора. Работа — не посидишь, сложа руки. Ну, а профсоюз — дело такое: можно перекантоваться. И ничего. Но здесь был другой случай. Здесь встал вопрос: быть или не быть? Ради дела. Ради самих себя.
Думали — решили. Быть. Правда, пройти только через одно оформление организации — отпадёт всякое желание. Прошли. Обрели легитимность — 25 февраля 2010 года получили свидетельство о регистрации. Теперь можно действовать.
Действовала Маркушевская и ещё помощники системно. Начали с обращения в прокуратуру. Главная цель — своевременная выплата зарплаты сотрудникам, улучшение условий их труда, решение вопроса с переработкой, которая доходила до 100 часов в месяц на одного работающего. От инстанции к инстанции двигались они методично — излагали суть вещей коротко и обоснованно. Как они это делали — отдельный разговор, который занял бы не одну страницу. Некоторые ворчали: «Надоели. Везде влезают». Но они не сворачивали с дороги. В общем, дошли до обращения к президенту. И хотя бумагу спустили в ведомство, Росатом выслал на место своих эмиссаров. И — чего никто не ожидал — с ними приехали представители президента. Познакомиться с положением вещей без посредников.
Результат оказался ощутимым. На тот момент Росатом взял филиал под свой контроль. Сделал частичный ремонт. Перекрыли крышу, которая простояла на некоторых зданиях больше 40 лет, поставили пластиковые окна в здании, где пульт управления, закупили оборудование, в частности, для прачечной, что очень важно на объекте ядерного профиля. Вся оплата счетов шла через Росатом. Но самое главное — повысилась зарплата: к примеру, начальник смены реактора получал 20 тысяч рублей, теперь получает 30-35, без учёта доплаты за переработки. Переработки ещё остаются, но их становится всё меньше. На Карповку стали приходить инженеры и рабочие — и всё больше молодые.
Кстати, на всех бывших госпредприятиях, да и на нынешних, есть лица, что называется, непотопляемые. Таким лицом на Карповке был замдиректора по общим вопросам Владимир Татьянченко. Чего не коснись, надо было заручиться его согласием или... благосклонностью. От него зависело даже — получит человек не то, что премию — даже зарплату — или нет. Говоря на языке нынешнего сленга, он всех достал. В Росатоме и эту проблему решили. «Комиссия сама убедилась в обоснованности наших предложений» — говорит Светлана Маркушевская. На второй день после заседания комиссии Татьянченко пришлось подать в отставку.
Реальные дела профсоюза явились стимулом для численного роста его членов. Поначалу было 199 человек, теперь — 315. И постоянно кто-то ещё приходит с заявлением: «Примите»...
...Страсти, бушевавшие все нулевые, потихоньку улеглись. Карповка начала жить более или менее нормально. Но нет-нет и опять прозвучат тревожные ноты. Кто-то бросил, как спичку в сухой хворост, мысль: Карповка войдёт в ФЭИ. И тут уже разрастаются «очаги возгорания». Хорошо это или плохо? Основа для таких разговоров есть: филиал ФХИ поставляет в ФЭИ молибден, который необходим для производства очень ценного в медицине технеция.
Так что от того, станет Карповка для Росатома «своим» предприятием или нет — во многом зависит её дальнейшая судьба. За два дня до выборов в Госдуму, 2 декабря 2011 года, глава Росатома Сергей Кириенко посетил Обнинск. В ФХИ не заглянул. Но раньше обещал всем подведомственным предприятиям, и в том числе филиалу ФХИ, поддержку и участие в федеральных программах, что, конечно же, сулит привлекательные перспективы. 21 блок АЭС — пакет зарубежных контрактов Росатома: должно же там найтись место и для Карповской площадки. Так и просится «перо» — не побоимся штампа — завершить эту главу на позитивной ноте. Но не раз Сергей Владиленович, и, в частности, в Обнинске, давал обещания, которые так и застряли в архивах.
* * *
Растяжка на Треугольной площади:
Проблема утилизации фармацевтических отходов будет решена уже в 2014 году (21.02.2014)
31 января Глава Администрации города Обнинска Александр Авдеев посетил с ознакомительным визитом Комплекс термического обезвреживания фармацевтических и медицинских отходов, строящийся в Жуковском районе в промышленной зоне за территорией НИФХИ им. Карпова.
В 2012 году в Калужской области был создан инновационный кластер фармацевтики, биотехнологий и биомедицины. На сегодняшний день под его эгидой объединились пятьдесят фармацевтических предприятий — крупных, средних и малых, с иностранными и отечественными инвестициями. Сейчас кластер находится на этапе становления, осуществляется активное привлечение новых производителей лекарственных средств. Одновременно с развитием фармацевтического производства растет и объём опасных отходов, которые необходимо обезвреживать.
Результаты мониторинга состояния дел с утилизацией фармацевтических и медицинских отходов в регионе показывают необходимость комплексного и системного подхода к решению этих проблем с привлечением инвестиций частного капитала.
Комплекс термического обезвреживания фармацевтических и медицинских отходов позволит достичь существенного улучшения санитарно-эпидемиологического и экологического благополучия в Калужской области, благодаря использованию прогрессивной и экологически безопасной технологии. Подобные комплексы уже давно успешно функционируют, и успели себя хорошо зарекомендовать в Санкт-Петербурге, Томске, Сочи, Тюмени, Хабаровске и других городах России.
Мощность комплекса — 1500 тонн отходов в год, что позволяет охватить весь объём образующихся в Калужской области фармацевтических и медицинских отходов. При этом комплекс не создаёт загрязнений, превышающих ПДК и ПДУ, и не является источником воздействия на среду обитания и здоровье человека, что подтверждается санитарно-эпидемиологическим заключением, а также государственной экологической экспертизой Федеральной службы по надзору в сфере природопользования.
Инвестиции в проект составят более 55 миллионов рублей. Запуск комплекса планируется во втором квартале 2014 года.
| Научные предприятия в городе Обнинске |
